— Здравствуй, Ян. Средней тяжести. У тебя все в порядке?

 — Да… То есть не знаю. 

 — Не томи, Ян. Ближе к сути.

— Папе врач рекомендовал пройти реабилитацию в Израиле, и он предлагает мне поехать с ним. На работе мне положен двухнедельный отпуск, и я согласилась. 

 Я дышу. Дышу, блядь, потому что этот пятидесятитрехлетний мудак нагибает меня по всем фронтам. 

 — Андрей… — голос Яны виноватый и расстроенный, но от этого ни хера не легче. — Я тебя очень люблю. Он мой папа, я уеду всего на две недели. Он никогда ни о чем меня не просил...

 — Делай, как считаешь нужным, Ян. 

Лимит моего терпения на сегодняшний день подошел к концу, и прежде чем смогу наговорить чего-нибудь лишнего, я вешаю трубку.

34

Яна

Я досматриваю очередной новостной репортаж, посвященный возгоранию склада «Серпа и Молота» и, выключив экран, несколько секунд смотрю перед собой в попытке справиться с новым приливом вины. Я согласилась лететь с отцом в Израиль, даже не спросив у Андрея, что он думает по этому поводу. Оставляю его в тот момент, когда у него серьезные проблемы с бизнесом. Что мне делать? Сказать отцу, что я не могу поехать? Как поступить, чтобы не обидеть ни одного из них? Я хочу поддержать Андрея, но и отказать отцу тоже видится неправильным: это впервые на моей памяти, когда он меня о чем-то попросил.

 В отношениях папы и Андрея наступили сложные времена — они разорвали партнерство. Я знаю, что виной этому послужила недавняя новость о нас, и пыталась поговорить с каждым из них, но оба отвечают, что все уже решено и мне переживать и вмешиваться не стоит. Так они пытаются держать меня в стороне от конфликта, но разве от этого легче? Я мечтала, что мы все соберемся за одним столом, — я и два моих самых любимых мужчины, а теперь все, что мне остается, — это учиться соблюдать нейтралитет, чтобы не потерять ни одного из них.

 Я беру со стола телефон и набираю номер Андрея в четвертый раз за день. Пока слушаю гудки, на глаза наворачиваются слезы. Я всегда хотела быть его опорой, а на деле облажалась. Конечно, он ничем не упрекал, но ему и не требуется. Нужно было быть внимательнее к нему, а я целиком сосредоточилась на папе.

 — Здравствуй, Ян. У меня через пять минут совещание, долго говорить не могу.

 — Сейчас снова в новостях про пожар передавали, поэтому звоню. Не могу не думать об этом. 

 — Хватит, Яна. Я говорил: товар застрахован, никто не пострадал. Вылет у тебя во сколько?

 — В три, — в носу как-то особенно сильно щекочет, и потухший экран телевизора расплывается перед глазами. — Андрей, попроси меня остаться. Если я тебе нужна, я поговорю с папой и никуда не полечу. Я тебя очень люблю, ты ведь знаешь? Прости, что подвела в такой момент. Я должна была почувствовать, что у тебя проблемы.

 — Яна, — голос Андрея становится строгим. — Ты чего ревешь?

— Из-за всего. Что с папой у вас все так, и что склад загорелся, и что две недели тебя не увижу. Скажи мне остаться.

 — Слушай сюда, Ян. Свои проблемы я решу — у меня куда хуже бывало. По поводу меня и Семена тоже волноваться не надо — мы дяди взрослые, сами разберемся. Лети с отцом и отдохни как следует. Я немного с делами раскидаюсь и прилечу к тебе на пару дней. В Израиле ни разу не был, так что культурная программа с тебя.

 Сердце раздувается до размеров воздушного шара и мешает говорить. Слезы все еще катятся по щекам, но не начать улыбаться попросту невозможно. Как папа может считать, что Андрей мне не подходит? Он заботится обо мне ничуть не хуже него.

 — Спасибо тебе. И ты самый лучший… И я тебя очень люблю. Очень сильно.

 — Понял, Ян. Все, мне надо идти. Как в аэропорту будешь — набери. И название отеля скинь.

Он отключается, и я быстро промокаю пальцами глаза. Совсем расклеилась. Пора идти в душ и переодеваться — Аркадий заедет за мной через полтора часа.

 — Пап, — по дороге в аэропорт окликаю отца, листающего ленту РБК в телефоне. — Ты слышал, что у Андрея склад с товаром загорелся?

 Он на секунду отрывает взгляд от экрана и мельком смотрит на меня.

 — Слышал. 

 — Что думаешь об этом?

 — Мне все равно.

 — Пап, — я дожидаюсь, пока отец вновь посмотрит на меня, и изучаю его лицо, пытаясь понять, может ли он быть причастным к моему подозрению. 

 — Ты имеешь к этому какое-нибудь отношение?

 Морщины на его лбу становятся глубже, глаза на тон темнеют.

 — Это Смолин, что ли, тебе жалуется?

 — Андрей никогда мне не жалуется, пап. У меня своя голова на плечах есть. Я хочу, чтобы ты ответил. Потому что, если это правда, я никуда с тобой не полечу. 

 — Не имею к этому никакого отношения, — сухо произносит отец и поднимает бровь вверх: — Теперь вопрос закрыт?

 Я вздыхаю с облегчением от такого ответа и в знак примирения касаюсь манжеты его рубашки.

 — Закрыт, пап. Не злись. Я должна была спросить.

***

Андрей

— На ужин мы идем в тот рыбный ресторан, про который я тебе рассказывала, — отчитывается Яна на том конце провода. — Он мне понравился гораздо больше, чем «Порто». И порции такие огромные. Уже внесла его в список нашей культурной программы.

 — Чем потом планируешь заниматься? — делаю знак Петру, чтобы остановился возле входа в здание суда, и бросаю взгляд на часы: до встречи с Базыгиным еще десять минут.

 — Лягу спать, а завтра прогуляюсь по рынку, пока у папы процедуры. Там такие оливки огромные и финики. Я их обожаю. 

 — Умница. Настроение как?

 — Хорошее. Очень жду тебя. Ты ведь не передумал прилетать?

 — На следующей неделе, наверное, вырвусь. 

 — Андрей, — Яна так напряженно дышит и мнется, что я и сам немного напрягаюсь. — Я не хотела тебе говорить, но решила, что так будет честнее. 

 — Ну?

 — Вчера прилетел знакомый отца со своим сыном. Может быть, ты их помнишь, — Даяновы. Они были сегодня с нами на ужине. Папа в последний момент предупредил. Кажется, прилетели отдохнуть на неделю. Я знаю, как это выглядит, и уже сказала отцу, что никуда с ними больше не пойду. 

 Я, блядь, Семену счет выставлю за сношенную зубную эмаль. Сводник херов. И нет, не парюсь по поводу верности Яны, просто сам факт… За кого он держит меня? А ее? Престарелый мудила. В Москве с мясорубкой оставил меня разгребаться, на Янкиных дочерних чувствах сыграл, чтобы ее увезти, так теперь еще депутатского сынка в Израиль притащил. Мне уже просто интересно: он всерьез полагает, что мое терпение безгранично?

 — Хорошо, что сказала, Ян. С отцом не ссорься. Зовет ужинать — иди ужинать. В номере тухнуть не нужно. Ты у меня девочка умная — помимо воли тебе в трусы никто не залезет. 

 Яна издает кокетливый смешок.

 — Мои трусы только для тебя. И кстати, сейчас их на мне нет.

 Судя по мурлыкающим ноткам в голосе, настрой у нее боевой, но я в машине с Петром по соседству, а еще меня ждет продажный хряк Базыгин. 

 — Ян, мне нужно идти. Созвонимся позже. И трусы лучше надень. 

 Отключившись, я выхожу из машины и по пути к увесистой двери суда набираю Кире с просьбой посмотреть билеты в Тель-Авив на завтра. Если встреча пройдет по плану, то вполне можно лететь. Пора бы понять старику, что я свое не отдаю.

***

Апрельская погода в Израиле радует: двадцать три градуса в сравнении с московскими сырыми плюс восемь. Я загружаюсь в черный представительский седан, присланный отелем, и набираю Яне. Про приезд я не говорил, чтобы ей Семену врать не пришлось, так что будет сюрприз.

 — Привет, Андрей! Ты где, чем занимаешься?

 — Я еду, — отвечаю уклончиво. — Ты сама где?

 — Папа в течение часа возвращается с лечебной гимнастики, и мы пойдем перекусить. Здесь один ресторан рядом с нашим отелем ему очень полюбился — думаю, сядем там. 

— Называется как? 

 — «Ханамал». Не волнуйся, я уже внесла его в список. 

 — Ну и отлично. Тогда не буду отвлекать тебя от сборов. Позже поговорим.